Коротков Максим.Про болезнь

Литературная гостиная Короткова Максима

Про болезнь I Прекрасное утро шестьдесят третьего года. Даже не на что пожаловаться! Вот дети во дворе бегают; звонкий смех раздаётся на всю улицу, и какой-нибудь самый настоящий засоня обязательно проснётся под эти прекрасные звуки. Один такой засоня я. Выходной, хотелось побольше поспать, но увы. А с другой стороны я им даже благодарен, мне надо бы почаще двигаться и выходить на улицу, дышать свежим воздухом, радоваться жизни, как в детстве. Взял стоявшую у стены деревянную трость, которой только Бог знает, сколько лет, и пошёл туда, где с самого утра чувствуется жизнь. С трудом я переступил через порог дома, направившись в сторону весёлой компании. Вот моя нога ступила на любимую тропинку, по которой ходил, наверно, лет двадцать, не меньше; зашёл в тоннель, образованный деревьями, радующими мои глаза, надеясь увидеть что-то новое. Но всё было как обычно: надо мной кружились и пели соловьи, лучи солнца пробивались сквозь богатую листву, радуя живых существ, и где-то недалеко я слышал всё тот же голос. – Привет, Алексеич! – Здравствуй, здравствуй! О! Да я смотрю, все в сборе! Как же приятно видеть снова ваши лица! Меня услышал только Василий, остальные просто окинули взглядом и ушли в бурное обсуждение какой-то темы. – Ох уж эти дети, вечно кричат с самого утра, будто им заняться больше нечем! – Петровна, ты вспомни, как сама так же бегала и будила всех своих соседей, которые ой как были рады тебя слышать, не помнишь?! Поворчала, носом поводила и перешла к диалогу с другим человеком. Дети бегают без остановки за спинами стариков. Ворчуны, в свою очередь, их обсуждают, говорят, что эти проказники бегают не правильно, кто-то, по их мнению, даже упал не так, как надо. Интересно, заметили или нет улыбку на моём лице пенсионеры во время критики детей? Да ну и ладно, это не важно. Так, стоп! А где же Мария Фёдоровна? Почему её опять нет? Все были так увлечены беседой… кого же спросить? Вася! Точно, Вася! Нашёл его, хлопнул по плечу и жестом показал, что у меня есть к нему разговор. – Вась, слушай, а где Маша-то? – Какая? Внучка моя что ли? Вон, во дворе. – Да нет! Фёдоровна где? Он медленно посмотрел по сторонам, и спросил: «А ты что, не знаешь?» – Нет, а что такое? Что-то случилось? II (четыре дня назад) – Маш, привет! Как жизнь твоя не молодая? – Да всё хорошо! (звонкий смех). Ты проходи, не стой в дверях. Сейчас я чай сделаю, тебе с сахаром? – Не буду против. Я к тебе с вафлями пришёл, ты же их, если не ошибаюсь, любишь? – Да ты, прям, всё про меня знаешь! Откуда это? – Да я же недавно к тебе приходил, ты мне сама об этом и говорила. Я смотрю, у тебя тут перестановка! Неужели дети с внуками приезжали? – Да, были недавно. Но только это не они сделали, это я сама. – И шкаф сама двигала?! Ты что ж, мать, совсем с ума сошла что ли? Могла бы и меня позвать, хоть чуть-чуть бы, да помог! – Чепуха! Я здорова как бык! Она, улыбаясь, подошла к столу с чашками, и мы несколько часов сидели, слушая хруст вафлей и наслаждаясь прекрасным ароматом индийского чая. В квартире у Маши было так спокойно и в то же время так интересно. Я пил чай и смотрел на картины, которые она сама нарисовала. Даже не верится, что так можно рисовать, видно, что у художника прекрасная душа. Маша часто, со вздохом, смотрела на пыльные лыжи и каждый раз повторяла: «Ну ничего! Скоро, вот, зима будет, ещё накатаюсь! А сейчас есть занятия и поинтересней.» Особенно была заметна одна деталь в комнате. На большом, вбитом в стену гвозде висело деревянное солнце. Честно скажу, красивое. Порой даже казалось, что оно светит и греет меня. Я даже как-то сказал Маше об этом, а она лишь громко рассмеялась. На следующий день я видел, как она совершала утреннюю пробежку (в её-то годы!)… интересная она. Помню, совсем недавно эта на вид немощная бабушка убегала от собаки. И ведь убежала, что самое интересное. Никогда на месте не сидит: то в поход, то на рыбалку с кем-то. Жизнерадостная очень, таких на скамейке никогда не встретишь! Она не могла с утра и до вечера сидеть во дворе, внимательным взглядом провождая каждого, кто вызывал у неё подозрения. Нет, это не для Марии Фёдоровны. В этот же день я зашёл к ней, чтобы вернуть долг. Она так же приветливо меня встретила, даже сначала не хотела забирать свои деньги. И снова был чай, такой же вкусный и ароматный, как вчера. Мы смеялись, пародировали стариков, которые в это время опять ругали мальчика за неправильный бег или лишний взгляд в их сторону. У неё особенно хорошо получалась Петровна. Пришло время уходить домой. Я поблагодарил её за чай и прежде всего за прекрасный вечер. Она мне сказала, чтобы я ещё приходил. Я развернулся, но вдруг увидел на полу бумажку. Поднял. – Маша! Что это? – Где? А! Да это к врачу надо сходить. Не пойду! – Почему? Если сказали надо, значит надо. – Да я уже сколько лет не болела, не ходила по всяким врачам. И без них хорошо живётся. – Слушай, я тебя лично прошу, сходи. Хуже не будет! – Ну если время будет, то схожу. Ладно, ты иди домой, а я сейчас пойду чуть-чуть побегаю, потом рисовать надо…ууу дел сколько у меня ещё! – Ладно. Пока! III Было видно, Василий волнуется и не знает, с чего начать… Он бросил мне фразу: «Нет больше Марии Фёдоровны…», а я упал ,не выдержав веса этих слов. Сейчас в мою голову не мог проникнуть ни один посторонний звук. Нет ни криков детей, ни старушек, сидящих на скамье, нет вообще никаких звуков. Есть только холод, который я ощущал, сидя на земле, и тяжёлое небо, схожее со словами, которые я услышал. Я не хотел больше ничего знать. С трудом я встал и ушёл домой, а в голове по-прежнему был непонятный мне шум, который мешал уснуть; ночь казалась невыносимо долгой, сводящей с ума. Так получилось, что мне не пришлось просыпаться утром, я сидел на кровати с вечера вчерашнего дня, так и не пошевелившись. Раздался стук в дверь. Потом второй. Через несколько секунд, со скрипом, через мой порог переступил Василий. Он зашёл в своём старом, затёртом пиджаке, снял шапку и сел напротив меня. – Вась, так ты всё-таки правду говорил или нет? Всё так же, не меняя своего положения, спросил я. – Алексеич, ты же уже должен понимать, что все рано или поздно умирают… – Но почему она? Не могла же она просто так... она не могла! Молчание. Василий сжимал шапку в руках, а я сидел всё на том же месте и смотрел в окно. – Как это произошло? – Я точно не знаю, но она себя начала плохо чувствовать после того, как сходила к врачу. Понимаешь, у неё какая-то неизлечимая болезнь... она была у неё на протяжении нескольких лет. Ты, наверно, хочешь спросить почему она никому не говорила? Да она сама узнала об этом три дня назад! – Подумать только… три дня назад узнала, а теперь её нет. А что врачи сделали? – Да ничего, там, говорят, ничего не поделаешь. – Жаль, конечно. Но ты прав, все уходят, тут нельзя искать виноватого, раз уж судьба так решила, то… – Ставь на стол, помянем её. – Вась, ты не против, если я чаю налью? – Это твоё дело, – равнодушно сказал Вася. Под вечер я пил чай в одиночестве. Не было никакого запаха… вафли были мокрые, уже не было того прекрасного хруста; стрелки часов медленно двигались по своему пути. (Мария Фёдоровна у врача.) – (заходит) Здравствуйте! Перед ней стояли два человека. – Подождите, подождите! Одну минуту! – Саш, давай побыстрее! Нас уже ждут. – Хорошо, хорошо, у меня одна пациентка осталась! Подожди меня снаружи. (Парень вышел и указал Марии Фёдоровне, что можно заходить.) – Да-да, проходите, присаживайтесь! Говорите имя, фамилию! (не поднимая глаз) – Кромова Мария Фёдоровна. – Ага… сейчас посмотрим. Да где же вы? (роется в бумагах) Что же Вас заставило прийти ко мне? – Так Вы мне сами назначили день! Сказали, что сегодня надо к вам явиться по очень срочному делу! Может мне в другой день прийти, раз Вы торопитесь куда-то? – Так, подождите! Вы – Мария Фёдоровна? – Кромова! (сказала она, улыбаясь) – Боже мой! (соскочил со стула) Как же Вы сюда пришли? Таких как Вы обычно нам приносят, причём ногами вперёд. – Что Вы такое говорите?! Я Вас не понимаю. – Что же тут непонятного? Значит так, сейчас Вы быстро идёте домой и приводите свои дела в порядок. – Что вы имеете в виду? – Это значит, голубушка, что жить Вам осталось несколько месяцев. – Но мне же ещё надо зимой на лыжах … – (прерывает) Вы что, больная? На каких лыжах?! Скажите спасибо Богу, что Вы ещё не на том свете. (Открывается дверь.) – Саш! Мы и так опаздываем на десять минут! – Я уже всё, и Мария Фёдоровна (берёт её под руку) тоже уходит. Она пришла домой,долго сидела на кухне; стало холодно. Она всё время повторяла слова врача: «Таких как Вы обычно нам приносят, причём ногами вперёд». На следующий день она всё так же сидела на кухне, с тоской смотрела на лыжи, картины, которые сама нарисовала. Всё ей казалось таким тусклым и тёмным... Она встала за очередной чашкой чая, но теперь эти тёмные цвета появились и в её глазах, она упала. Солнце со стены упало вместе с ней, разбившись пополам.